В начале июня мне выпала счастливая возможность целых пять дней прожить на любимой даче, которая уютно разместилась в почти самом живописном месте Карельского перешейка. В часе езды от Петербурга. Хорошая погода, зелень вокруг и рабский труд на двенадцати сотках, настраивали меня только на одну мысль: почему мои родители не выбрали участок поменьше? Были, правда и другие мысли: как бочком, бочком и в противоположную сторону от жены, завалиться на гамак и предаться более приятным мечтам: о, например, рабовладельческом строе, о плантациях, где по-стахановски трудятся негры, подгоняемые кнутом, удобно расположившемся в моей руке. Но строгий взгляд благоверной все мои попытки в этом направлении пресекал еще до того, как нога делала намек на движение приставным шагом. Но не все было плохо. Когда солнце докатывалось до второй трети дня, и температура достигала своего максимума, меня в составе целого коллектива: маленького пуделя Лизаветы и жены препровождали к озеру для оздоровительного и гигиенического мероприятия. Три дня я, еле волоча за собой ноги, тащился к водным процедурам два километра туда и столько же обратно, проклиная тот день, когда с лицемерными слезами на глазах просил отпуск за собственный счет… Почти ничего не предвещало беды. Все, что меня ждало из неприятного, было предсказуемо и концентрировалось на собственных двенадцати сотках. Никак я не ожидал, что подстава была приготовлена моей любимой и очень маленькой собачкой. Мы дружно двинулись к озеру. Жена во главе колонны, я замыкающим, а животное, недисциплинированно — то здесь, то там. Учитывая ее миниатюрные размеры, я был противником строгих ошейников и намордников. Поэтому эта мелкая негодяйка, нарезала круги вокруг своих любимых хозяев, не забывая при этом полаять на детей, побегать за своими сородичами и забежать, из чистой любознательности, на чужой участок, в целях проверки наличия котов. Уже на обратном пути Лизавета увидела рыжего кота и, понятно, радостно бросилась к нему, чтобы поинтересоваться его самочувствием. Котяра был не предрасположен к разговорам и скрылся на собственной территории. Собака – за ним. Я, конечно, строгим голосом: — Ко мне! В ответ услышал визг моей псины и жесткое кошачье мяуканье. Затем события развернулись так. Из калитки вылетела моя Лиза, за ней, вы не поверите, уже другой, кореш рыжего, кот, как я потом узнал, голубой русской породы, с лапами, по размеру с голову молодого пионера и когтями — с шашку Буденного каждый. Насчет Буденного я приврал: когти были размером с шашку одного из бойцов Первой Конной Армии. Глаза кота, что чайные блюдца, внимательно посмотрели на меня и в них я прочитал: — Дядя, ничего личного, но если я не проявлю своих сторожевых качеств, то рыбу, или еще хуже, сметану сегодня на ужин не получу. Ты свою собачку попридержи, а на меня не обижайся, — и прошелся своими саблями по моей ноге. Ласково так, оставив всего лишь четыре следа на щиколотке. На вид «раны» смотрелись глубокими, а по сути, были легкими царапинами. После чего, он еще раз, взглянув на меня, степенно удалился. В первый момент я негодовал, потом меньше, а через минуту, получив первую медицинскую помощь от хозяев голубого, в смысле цвета, кота и, подумав, как вы догадываетесь, в сторону гамака и мечтаний на вольные темы, успокоился, испытав глубокое расположение к семейству кошачьих. Четвертый и пятый день, я, лицемерно прихрамывая и также постанывая, вскарабкивался на натянутую сетку гамака, обрамленного для моего удобства матрасом, а жена заботливо пристраивала мою раненную ногу, которая, кстати, совсем не болела. На шестой день, на работе, я записал эту историю и прямо сейчас размещаю ее для вас. Только, об одном прошу – жене ничего не рассказывайте, потому что до выходных моя нога еще не заживет.